HTTP Status 404 - /table.jsp%3ff=1003t=3v0=%25D0%2593%25D0%25B0%25D0%25BB%25D1%2583%25D1%2588%25D0%25BA%25D0%25BEf=1009t=1v1=f=4t=2v2=f=21t=3v3=f=1016t=3v4=f=1016t=3v5=cc=a1i=61s=2ss=-31ce=4

type Status report

message /table.jsp%3ff=1003t=3v0=%25D0%2593%25D0%25B0%25D0%25BB%25D1%2583%25D1%2588%25D0%25BA%25D0%25BEf=1009t=1v1=f=4t=2v2=f=21t=3v3=f=1016t=3v4=f=1016t=3v5=cc=a1i=61s=2ss=-31ce=4

description The requested resource (/table.jsp%3ff=1003t=3v0=%25D0%2593%25D0%25B0%25D0%25BB%25D1%2583%25D1%2588%25D0%25BA%25D0%25BEf=1009t=1v1=f=4t=2v2=f=21t=3v3=f=1016t=3v4=f=1016t=3v5=cc=a1i=61s=2ss=-31ce=4) is not available.

culture

Стукач-антисемит уехал к Михалкову

Писатель Яков Гордин: «Стукач — такой крепкий парень, боксер…»

- В 60-х годах в Ленинграде существовала система литературных объединений. И Борис Борисович Вахтин, очень активный человек — прозаик, драматург, китаист, — организовал экспериментальное прозаическое объединение. Это была такая форма самоорганизации, ведь к тому времени классическое объединение при издательстве «Советский писатель» как-то подувяло. Формальным руководителем этого объединения попросили быть Геннадия Самойловича Гора, человека замечательного, образованного, хорошего писателя, но необыкновенно робкого. И это объединение, в качестве первой акции, решило устроить вечер встречи творческой молодежи Ленинграда. Меня попросили этот вечер вести.

Все это происходило в Белом зале Дома писателей. Было получено разрешение, а рекламы никакой не понадобилось, потому что слух о проведении вечера мгновенно разнесся по городу. И 30 января 1968 года зал на 250 человек был набит битком. Стояли в проходах, сидели на подоконниках. В общем, было человек около трехсот. Выступали Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Александр Городницкий, Татьяна Галушко, Валерий Попов, Елена Кумпан, Владимир Марамзин.

— А Владимир Уфлянд?

— Владимир Уфлянд не был сначала включен в список выступающих, но ко мне подошел Бродский и сказал: «Слушай, надо, чтобы Володя выступил». И его тоже посадили на сцену… Выставка Виньковецкого была внизу. Володя Марамзин читал свой ходивший в самиздате рассказ «Фига в кармане», Сережа Довлатов читал рассказ, какой-то полуфантастический, все это было очень славно и шло с большим успехом. Зал был настроен соответствующим образом, читали все очень здорово. И явно запахло скандалом. Читались довольно вызывающие тексты, и создалась такая атмосфера раскованности. В перерыве, после окончания литературной части, Геннадий Самойлович Гор, который пришел в абсолютный ужас от происходящего, попросил, чтобы обсуждение живописи провел Вахтин. Но мы так и договаривались — разделить это пополам. Однако все очень затянулось, и на композитора Сережу Слонимского, увы, просто не осталось времени. Уже забыли о том, что есть музыка, и он остался сидеть в зале. Все прошло, все разошлись, счастливые и довольные, а 4 февраля — был отправлен донос…

— Вы знали его авторов?

— Прелесть ситуации была в том, что инициатором этого доноса был наш приятель! Валя Щербаков, член литературного объединения при «Советском писателе». Он был нашим товарищем, такой крепкий парень, боксер. Водку вместе пили, обсуждали прозу и так далее.

— А что он писал? Что-то никак не вспомнить такого писателя…

— Он писал «почвенническую» прозу, по сути, надо сказать, вполне антисоветскую, но с какого-то момента стали замечать, что в нем появились не просто «почвеннические», но и антисемитские черты.

— Донос как раз и начинается с того, что мероприятие было объявлено сионистским шабашем…

— Когда эти настроения стали очевидны, его выгнали из объединения. Он ушел и стал через какое-то время председателем литературной секции общества «Родина», которое было образовано обкомом комсомола… «Триста граждан еврейской национальности», как было сказано в доносе, в одном месте — это потрясло воображение властей. Конечно, это была полная чушь, но «сионистский мотив» сработал безошибочно.

— Приняли меры? И какие?

— Было закрыто литературное объединение. Был снят с работы замдиректора Дома писателей Шагалов (директор был в отпуске, и Шагалов был ответственным за то, что происходит). Вера Казимировна Кетлинская, надо сказать, истово советская женщина, которая была председателем комиссии Союза писателей по работе с молодыми авторами, была снята с этой должности. Эта история сыграла довольно серьезную роль в том, что не вышла книга Бродского, которая планировалась.

— Но ведь Бродский к тому времени успел отсидеть.

— После возращения его пытались «адаптировать», приняли в профгруппу писателей, чтобы дать ему официальный статус (была такая организация, где состояли те, кого не хотели принимать в Союз писателей, но не хотели и совсем уничтожить). Там был Рид Грачев, Володя Марамзин, ваш покорный слуга… Так вот. Иосифу предложили подать рукопись книги стихов в издательство «Советский писатель». Это тянулось очень долго, было тринадцать рецензий — двенадцать положительных, одна отрицательная, все переливали из пустого в порожнее… В конечном счете его участие в этом вечере, помимо прочего, сыграло роль в том, что книга не вышла. И в судьбе Довлатова это, разумеется, сыграло печальную роль, потому что «экстракт» доноса лег в досье каждого из выступавших.

— А на вашу судьбу это как повлияло?

— На мне это непосредственно отразилось чуть попозже. Я был на заметке по разным причинам после «дела Бродского», потом я с иностранцами встречался, подписывал письмо по поводу Синявского и Даниэля. И было еще письмо относительно суда по делу Гинзбурга и Галанскова, весной того же года, которое мы вчетвером подписали. После этого меня внесли в черный список, и нигде в СССР я не мог напечататься несколько лет.

— Яков Аркадьевич, а как получил огласку текст доноса? И что стало с доносчиками?

— Донос этот очень интересным образом стал нам известен. Жена Вали Щербакова, которая в это время с ним расходилась, нашла текст этой бумаги у него на столе и передала его нашему товарищу Борису Иванову. И Боря нас всех с этим делом познакомил, после чего Вале Щербакову (двух других авторов мы тогда вообще не знали) стало очень неуютно, и он уехал в Москву. Его почему-то любил Сергей Михалков, и он стал заведующим отделом эстетики журнала «Детская литература», хотя он был инженер по образованию, и вообще парень не шибко образованный. Что с ним было дальше — не знаю. С Утехиным было интереснее. Он был сотрудником Пушкинского Дома и году примерно в 1987-м решил вступить в Союз писателей. И на заседании секции критики, в которую он вступал, ему это было припомнено. Выступил Андрей Арьев, потом я. Его рекомендатором был Николай Николаевич Скатов, который страшно обиделся на нас и рассердился, было очень скандальное заседание, и в конце концов его не приняли. А потом он еще долго работал в Пушкинском Доме, может, и сейчас там работает. А насчет третьего автора — Смирнова — я не знаю ничего…

— У вас нет ощущения, что этот жанр возрождается? Думали, что навсегда о нем забыли, ан нет! Помните письмо с требованием запретить еврейские организации?

— Это письмо — конечно, классический донос. Жанр доноса возрождается, но он и должен восстанавливаться по мере возвращения прежних элементов жизни… Другое дело, насколько он будет эффективен. Потому что сейчас еврейские организации никто запрещать не стал, а тогда эта бумага имела, как говорится, прямое действие. Когда приехал какой-то чин из московского КГБ и делал доклад о ситуации в стране — он цитировал этот донос. Это было воспринято как некая данность, и никто не подвергал этот источник критике. А сейчас я не убежден, что подобные бумаги могут достигнуть цели. Пока, во всяком случае.

Юрий Белаш. #171 Медлить больше нельзя: мины рвутся у ног#8230 #187 .

Памяти Сергея Орлова

Медлить больше нельзя: мины рвутся у ног.

Не поднимемся — все здесь погибнем#8230

И встаем, чтобы сделать последний бросок

под железным бушующим ливнем.

Полосуют осколки раскромсанный грунт,

и окрестности в дыме разрывов померкли.

Лишь вдали населенный виднеется пункт

Юрий Белаш. #171 Они#187 .

А двое все-таки вскочили

И прежде чем мы их скосили,

они троих у нас убили,

но руки не подняли вверх.

Мы их в воронку сволокли.

Явись, возлюбленная тень.

Среда, 13 Февраля г. 20:16 + в цитатник

(О Пушкине. Продолжение.)

Белинский говорил: Есть всегда что-то особенное и грациозное в каждом чувстве Пушкина. Читая его произведения, можно воспитать в себе человека .

Прочитывая жизнь поэта сквозь магический кристалл его произведений, нельзя не убедиться в правоте этого высказывания.

Всё в жертву памяти твоей.

Во время южной ссылки в Одессе в 1823 году Пушкин испытал сильное чувство к двух женщинам одновременно. Одна из них — жена крупного одесского коммерсанта, дочь австрийского банкира Амалия Ризнич.

Это была жгучая красавица с пламенными глазами, чёрной косой до колен, двадцатилетняя полунемка-полуитальянка с примесью еврейской крови, ни слова не говорившая по-русски, экзотического облика и поведения. Негоциантка молодая, самолюбива и томна, толпой рабов окружена. - набрасывал её портрет Пушкин в Евгении Онегине .

Вероятно, к этому времени, к первым неделям влюблённости относятся черновые наброски его стихотворения Ночь :

Мой голос для тебя, и ласковый, и томный,

Тревожит позднее молчанье ночи тёмной.

Близ ложа моего печальная свеча

Горит мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.

Во тьме твои глаза блистают предо мною,

Мне улыбаются — и звуки слышу я:

Мой друг, мой нежный друг. люблю. твоя. твоя.

Пушкину удалось пробиться к ласкам Амалии сквозь толпу поклонников-рабов, но допущен к благосклонности он был не один.

Это вызывало жгучую ревность поэта. Однажды, по свидетельству брата Льва, он в бешенстве пробежал пять вёрст в 35-градусную жару. Был случай, когда во время ночного свидания, в саду дома негоциантки Пушкин в припадке ревности стал её душить, и на её хрип и крики сбежались люди.

Простишь ли мне ревнивые мечты,

моей любви безумное волненье?

Ревнивые мечты Пушкина в этих стихах подразумевали вполне конкретное лицо. Им был богатый пожилой помещик Исидор Собаньский — счастливый соперник поэта.

Мной овладев, мне разум омрачив,

Уверена в любви моей несчастной,

Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,

Беседы чужд, один и молчалив,

Терзаюсь я досадой одинокой

Ни слова мне, ни взгляда. друг жестокий!

Хочу ль бежать: с боязнью и мольбой

Твои глаза не следуют за мной.

Заводит ли красавица другая

Двусмыссленный со мною разговор -

Спокойна ты веселый твой укор

Скажи еще: соперник вечный мой,

Наедине застав меня с тобой,

Зачем тебя приветствует лукаво.

Что ж он тебе? Скажи, какое право

Имеет он бледнеть и ревновать.

В нескромный час меж вечера и света,

Без матери, одна, полуодета,

Зачем его должна ты принимать.

По мнению исследователей, поэт видел перед глазами именно свои отношения с Ризнич, когда рисовал терзания Ленского :

Да, да, ведь ревности припадки -

болезнь, так точно, как чума,

как чёрный сплин, как лихорадка,

как повреждения ума.

И ещё много лет спустя Пушкин не мог без душевного содрогания вспомнить этот доставшийся ему дорогой ценой любовный опыт.

О ты, которой

я в бурях жизни молодой

писал он в Евгении Онегине . Измены, притворство Ризнич, его подозрения и ревность в конце концов приводят к разрыву.

Дитя, не смею над тобой

Произносить благословенья.

Ты взором, мирною душой,

Небесный ангел утешенья.

Да будут ясны дни твои,

Как милый взор твой ныне ясен.

Меж лучших жребиев земли

Да будет жребий твой прекрасен.

Эти стихи натолкнули его на мысль написать монолог Алеко у колыбели сына. Сохранилось несколько набросков, но в окончательный текст поэмы Пушкин их так и не включил.

Ночей Италии златой

Я негой наслажусь на воле,

С венецианкою младой,

То говорливой, то немой,

Плывя в таинственной гондоле

Очень люблю стихотворение Татьяны Галушко Пушкин и Ризнич . В нём ярко передана вся суть этой истории, весь жар страсти поэта:

она на край стола присядет

Всё в жертву памяти твоей:

И голос лиры вдохновенной,

И слезы девы воспаленной,

И трепет ревности моей,

Под небом голубым страны своей родной

Она томилась, увядала.

Увяла наконец, и верно надо мной

Младая тень уже летала

Но недоступная черта меж нами есть.

Напрасно чувство возбуждал я,

Из равнодушных уст я слышал смерти весть

И равнодушно ей внимал я.

С таким безумством и мученьем!

Где муки, где любовь? Увы! в душе моей

Для бедной, легковерной тени,

Для сладкой памяти невозвратимых дней

Не нахожу ни слез, ни пени.

( Элегия , 1826)

Но он ещё вернётся к мыслям об Амалии, к своим стихам о ней.

Новый всплеск воспоминаний об этой женщине относится к знаменитой Болдинской осени 1830 года. когда Пушкин, в преддверии женитьбы, прощался со своими былыми подругами.

Это и стихотворение Прощание ( прими же, дальняя подруга, прощанье сердца моего ), и Заклинание ( хочу сказать, что всё люблю я, что всё я твой: сюда, сюда! ), и Для берегов отчизны дальней. ( Твоя краса, твои страданья исчезли в урне гробовой, а с ними — поцелуй свиданья, но жду его: он за тобой. )

Отзвуки мыслей об Амалии ощутимы и в трёх его испанских произведениях Болдинского периода. Это Каменный гость , где Дон Гуан вспоминает свою умершую возлюбленную.

Это стихи Я здесь, Инезилья. ,

Перед испанкой благородной.

Но. жизнь продолжается. И сердце вновь горит и любит оттого, что не любить оно не может .

Храни меня, мой талисман

Почти в то же время Пушкин влюбляется в первую леди Одессы — супругу генерал-губернатора Елизавету Ксаверьевну Воронцову .

Поэт в то время служил в канцелярии губернатора Новороссийского края – графа Михаила Воронцова, но служба мало интересовала поэта.

Ей был 31 год, Пушкину — 24. Будучи старше поэта на 7 лет, она, по мнению современников, отличалась от сверстниц молодостью души и очаровательной наружностью.

П. Ф. Соколов. Портрет Е. К. Воронцовой

Поначалу, как писала княгиня Вяземская, посвящённая в их отношения, было это у них очень целомудренно, да и серьёзно лишь с его стороны . Воронцова в письмах отзывалась о Пушкине так: Я старалась усыновить его, но он непослушен, как паж, и если б он не был так дурён собой, я бы прозвала его Керубино.

Сперва Элиза избегала влюбленного юношу, однако пылкое чувство Пушкина покорило ее сердце, и в феврале 1824 года она ответила ему взаимностью. Они переписывались. К сожалению, ни одно из их писем до нас не дошло. Пушкин, чтобы не компрометировать любимую, сжигал всё, что она писала.

Роман этот кончился тем, что ревнивый генерал-губернатор изгнал поэта из своих владений, за что взбешённый Пушкин наградил Воронцова несправедливой эпиграммой:

Полумилорд, полукупец,

Полумудрец, полуневежда,

Полуподлец, но есть надежда,

Что станет полным наконец.

Дж. Доу. Портрет М. С. Воронцова

Эпиграмма, о которой уже говорил весь город, дошла до Воронцова. Отныне дверь его дома была закрыта для Пушкина. А через неделю поэт узнал, что граф приказал арестовать его и срочно отправить к родителям.

Пушкин снова замыслил побег, на этот раз в Турцию. В этом ему помогала жена Вяземского княгиня Вера. с которой он сдружился в Одессе. Побег должен был состояться в ночь с 31 июля на 1 августа 1824 года. Под покровом ночи Пушкина должны были посадить на шлюпку и доставить на борт корабля, отплывавшего в Константинополь.

А оттуда — двигаться в Италию, Париж, Лондон. Предполагалось, что пять суток он будет прятаться в трюме, пока бриг не уйдёт в открытое море.

Вяземская снабжала его деньгами, вещами, необходимыми в дороге.

В ночь на 31 июля Пушкин прощается с Воронцовой. Местом тайного свидания была выбрана та самая пещера, из которой ему на другой день предстояло бежать.

Когда стемнело, появилась Элиза. Позже Пушкин отразит эту встречу в стихотворении Прощание :

В пещере тайной, в день гоненья,

Читал я сладостный Коран.

Внезапно ангел утешенья,

Влетев, принес мне талисман.

Его таинственная сила.

Слова святые начертила

На нем безвестная рука.

(стихотворение было недописано)

Воронцова надевает ему на палец золотой перстень с древнееврейской надписью и показывает ему свою руку с таким же талисманом. Перстни на расстоянии должны были сохранять между ними незримую связь. До конца дней своих Пушкин верил в таинственную силу этого талисмана.

Это была золотая витая печатка с восьмиугольным сердоликом с выгравированной надписью на древнееврейском языке: Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да благословенна его память .

Там, где море вечно плещет

На пустынные скалы,

Где луна теплее блещет

В сладкий час вечерней мглы,

Где, в гаремах наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Мне вручила талисман.

Эти строки были написаны три года спустя после встречи с Воронцовой. Пушкин не расставался с талисманом до самой смерти. Перстнем с печаткой опечатывал личные письма и архивы. Поэт верил, что перстень хранит его поэтический дар.

Души волшебное светило.

Могучей страстью очарован,

У берегов остался я.

Возможно, побегу помешала сама Воронцова, - либо, чтобы остаться с Пушкиным, либо — чтобы не навлекать неприятностей на карьеру мужа.

Она была нетороплива,

не холодна, не говорлива,

без взора наглого для всех,

без притязаний на успех.

Многие исследователи связывают имя Елизаветы Воронцовой с пушкинской Татьяной. Именно судьба этой женщины вдохновила поэта на создание образа Татьяны Лариной. Ещё до замужества она полюбила Александра Раевского. с которым состояла в дальнем родстве.

Элиза написала Раевскому, окружённому ореолом героя Отечественной войны 1812 года. Это было письмо-признание. Как и Евгений Онегин в пушкинском романе, холодный скептик отчитал влюблённую девушку. Вскоре её выдали за графа Воронцова. Но когда Раевский увидел Елизавету Ксаверьевну блестящей светской дамой, женой известного генерала, его сердце загорелось от неизведанного чувства. Отставив службу, он приехал в Одессу, чтобы завоевать Воронцову. Но тут оказался соперник — Пушкин, и Раевский, чтобы устранить его, прибегнул к содействию мужа Елизаветы.

Пушкин был в отчаянье от провала его романтического побега, который он так тщательно и любовно готовил. Вначале поэт даже хотел застрелиться, но потом подчинился судьбе и поехал в Михайловское .

В ссылке Пушкин получал письма из Одессы от Воронцовой, запечатанные таким же перстнем.

После смерти поэта этот перстень попал к Тургеневу. от него — к Виардо. она передала его в Лицей, но Лицей позже ограбили и перстень исчез, судьба его неизвестна.

В октябре 1824 года Пушкин получает от Елизаветы письмо, которое он по её просьбе уничтожил. Вид горящего послания вдохновляет его на новые стихи:

Прощай, письмо любви! прощай: она велела.

Как долго медлил я! как долго не хотела

Рука предать огню все радости мои.

( Сожжённое письмо )

Очевидно, в письме Воронцова сообщала ему, что ждет ребенка. Под рукой поэта появляются строки, многократно перечёркнутые:

Прощай, дитя моей любви,

я не скажу тебе причины.

и клевета неверно ей,

быть может, образ мой опишет

о том, кто. она со временем услышит.

3 апреля 1825 года Елизавета Ксаверьевна родила девочку. То, что это дочь Пушкина — уже непреложный факт. Об этом пишет в своей книге (М. Русский путь, 1999) правнучка Пушкина Наталья Сергеевна Мезенцева. Она услышала это от своей тёти Анны Алексеевны, а той поведал её отец Александр Александрович Пушкин.

Умерла Софья рано. В портретах её, находящихся в Алупкинском Дворце, проскальзывают арапские черты: она одна из всей семьи Воронцовых была смуглой и черноволосой.

Судя по всему, Воронцов сильно подозревал, что это не его дочь. Во всяком случае, в мемуарах графа, адресованных его сестре – леди Пембрук, жившей в Лондоне, есть упоминания о рождении всех его детей. Отсутствует только запись о рождении Софьи .

неизвестный художник. Портрет Софьи Воронцовой.

Графиня Воронцова прожила долгую жизнь и до самой старости не забывала о своей любви к поэту.

Их переписка не сохранилась. В 1950-х годах в Варшавском архиве было обнаружено единственное дошедшее до нас письмо Пушкина к Воронцовой. Это был крайне любезный и абсолютно безобидный ответ на просьбу графини прислать какое-нибудь из своих произведений для публикации в благотворительном сборнике.

Она волнует меня как страсть

Ещё одно имя, сыгравшее роковую роль в судьбе Пушкина. Каролина Собаньская. Этой женщине поэт посвятил одно из самых прекрасных своих стихотворений Что в имени тебе моём? Ей же он написал два полных отчаянья и огнедышащей страсти письма, дошедших до нас в черновиках.

Каролина-Розалия-Тэкла Собаньская. 1794 года рождения, принадлежала к одному из самых знаменитых польских аристократических семейств.

Она была дочерью графа Адама-Лаврентия Ржевусского и пленной красавицы-гречанки брат ее Генрих - известный польский романист. Она дожила до глубокой старости, умерла в Париже в возрасте 91 года. По воспоминаниям современников, Каролина Собаньская была самой красивой из полек, живших в Одессе в середине 20-х годов.

Одесса 19 века

Собаньская была тайным агентом III отделения и вела скрытую от посторонних глаз жизнь. Будучи совсем юной отданной за 50-летнего помещика Собаньского (дальний родственник того Собаньского, что любил Ризнич), она вскоре разошлась с ним и стала неофициальной женой графа И. О. Витта. который был организатором тайного политического сыска на юге России.

Будучи начальником военных поселений в Новороссии, Витт проник в Южное тайное общество и предал Александра и Николая Раевских, Михаила Орлова, организовал тайную слежку за Пушкиным в Михайловском.

А Собаньская была верной помощницей своего сожителя.

Её блестящий салон в Одессе посещали многие. Любительница изящных искусств, весёлая, прекрасная пианистка, душа общества. В Каролину был влюблён Адам Мицкевич и посвящал ей стихи.

Её сестра Эвелина Ганская была замужем за Бальзаком .

И никто из них не подозревал, что эта очаровательная женщина была жандармским агентом и писала тайные доносы Бенкендорфу .

Пути ссыльного Пушкина и Каролины Собаньской впервые пересеклись ещё в 1821 году в Киеве, куда поэт ездил на помолвку Екатерины Раевской с Михаилом Орловым. Позже они встречались в Одессе .

От этих дней осталось неоконченное стихотворение, навеянное тщетными стараниями поэта добиться взаимности у гордой полячки:

Как наше сердце своенравно!

томимый вновь

Я умолял тебя недавно

Обманывать мою любовь,

Участьем, нежностью притворной

Одушевлять свой дивный взгляд,

Играть душой моей покорной,

Ты согласилась, негой влажной

Наполнился твой томный взор

Твой вид задумчивый и важный,

Твой сладострастный разговор

И то, что дозволяешь нежно,

И то, что запрещаешь мне,

Всё впечатлелось неизбежно

В моей сердечной глубине.

Л. Краваль. которой удалось найти лики Собаньской в бесчисленных женских портретах, украшающих рукописи Пушкина, отмечает:

В рукописях Пушкина 1821-1823 годов встречается множество портретов одной и той же красивой брюнетки, зрелого возраста, с печатью демонизма в лице, с резкими сильными чертами греческого очерка, с миндалевидными глазами, с огненным взглядом (варианты: пронзительным, злобным, мрачным), с подбородком ведьмы, с маленьким красивым ртом, ограниченным скобочками-морщинками, с верхней губкой особенно изящного, стрельчатого рисунка и нижней - по-польски втянутой, вампической.. .

Именно такой воспринимал красавицу Каролину поэт.

В декабре 1829 года Пушкин опять встречает в Петербурге Собаньскую. Страсть вспыхивает в нём с новой силой.

Тема Клеопатры, демона, падшего ангела - Собаньской стала для Поэта навязчивой мыслью, преследовала его неотвязно - в стихах, прозе, в маленьких трагедиях, в набросках будущих произведений.

Какие письма он ей писал!

Сегодня девятая годовщина дня, когда я увидел Вас в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни. Чем больше я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что моё существование неразрывно связано с Вашим, я рождён, чтобы любить Вас и следовать за Вами, всякая другая забота с моей стороны - заблуждение или безрассудство.

Не из дерзости я пишу Вам. чем могу я Вас оскорбить, я Вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью — даже Ваша гордость не может быть задета. Я не прошу ни о чём, я сам не знаю, чего хочу, тем не менее я Вас.

У Беллы Ахмадулиной есть Отрывок из маленькой поэмы о Пушкине . Он называется Он и Она . В нём она прекрасно выразила и очарование их встречи, и магию этой женщины, и смятение пушкинских чувств:

Каков? - Таков: как в Африке, курчав

и рус, как здесь, где вы и я, где север.

судьбы приравниваю. Сердцу тесно

В волненьях новых и мятежных,

Но в день печали, в тишине,

Произнеси его, тоскуя.

Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я.

По сути, это уже прощание с прошлым.

Пушкин называл её демоном, он страстно любил её и боялся. Его тянуло к ней, как мотылька тянет к огню, но в какой-то момент что-то оттолкнуло его от Собаньской. Скорее всего, это было предчувствие, которым поэт был так наделён. Ведь он ничего не знал о её тайной жизни.

Из его последнего письма ей:

. А вы, между тем, по-прежнему прекрасны, так же, как и в день переправы или же на крестинах, когда ваши пальцы коснулись моего лба. Это прикосновение я чувствую до сих пор - прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика. - Но вы увянете эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей - а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности .

На этом они и расстались.

И может быть, память о ней вызвала у него осенью 1830 года образ Лауры. милого демона , в объятья которого устремляется изгнанник Дон Гуан. едва он оказался в Мадриде. Ведь именно к Лауре обращены в Каменном госте слова о мимолетности женской красоты, напоминающие нам о письме поэта к Собаньской:

Но когда

Пора пройдет, когда твои глаза

Впадут и веки, сморщаясь, почернеют

И седина в косе твоей мелькнет,

И будут называть тебя старухой,

Тогда - что скажешь ты?

В Парижской библиотеке хранятся записки Каролины Собаньской. Они изданы вот в этой книге:

Последняя запись там сделана 7 января 1843 года. Поразительно, что в этом дневнике, который она вела 20 лет, не нашлось места ни Пушкину, ни Мицкевичу. Даже в записи от 13 марта 1830 года после неожиданного отъезда Пушкина из Петербурга нет и следов той душевной бури, которую пережил поэт, нет никакого отклика на его любовь. И летом того же года, когда Пушкин уже вернулся в Петербург, и они вновь встретились, дневник хранит молчание. Почему?

Одну из версий предложила Анна Ахматова :

То, что Собаньская, дожившая до 80-х годов, так глухо молчала о Пушкине — дурной знак. Женщина, которая в России собирала самые редкие автографы: тюремный автограф Марии-Антуанетты, автограф Фридриха Второго и, очевидно, знала им цену, не сохранила безумные письма Пушкина. Как стало известно сравнительно недавно, уже в начале 30-х годов она была агенткой Бенкендорфа. Очень вероятно, что и к Пушкину она была подослана и боялась начинать вспоминать, как бы кто-нибудь ещё чего-нибудь не вспомнил .

Спустя 100 лет пушкинист М. Цявловский писал: Любовь между Пушкиным и Собаньской — факт, ещё не известный в литературе . Но и после публикации Цявловского Собаньскую и её роль в творчестве поэта старались всячески замять, замолчать. Никак не укладывалась она в благостные адресаты лирики Пушкина . Полагалось считать ошибочным, что Пушкин в период сватовства к Натали страстно желал другую мадонну (в 1829 году их пути с Собаньской снова пересеклись в Петербурге).

Сватавшемуся к Натали Пушкину 30 лет, Собаньской — 36, по тем временам немалый возраст для женщины. Вам я обязан тем, что познал всё, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и всё, что есть в нём самого ошеломляющего . Он вымаливает у неё дружбу и близость, как если бы нищий попросил хлеба .

В этом же году поэт в письме к Николаю Раевскому описывает свою героиню из Бориса Годунова - странную и честолюбивую красавицу - и прибавляет: Я уделил ей только одну сцену, но я ещё вернусь к ней, если Бог продлит мою жизнь. Она волнует меня как страсть .

Лжедимитрий и Марина Мнишек

И Пушкин действительно возвращается к этой женщине — но не к Марине Мнишек, а к оригиналу.

Помимо Что в имени тебе моём? к Собаньской обращено и стихотворение Я Вас любил. . Позднее Пушкин впишет его в альбом к Анне Олениной. но написал он его тогда, когда ухаживал за Каролиной. Не только в массовой, но и в специальной литературе скрывался адресат этого стиха. Неловкость была в том, что одно из лучших в мировой лирике стихотворений было обращено не к будущей жене, а к леди-вамп, одной из самых мерзких окололитературных особ 19 столетия.

Подумать только, Я Вас любил адресовано жандармскому агенту! Но факты — упрямая вещь, как бы нам ни было это неприятно.

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем

Но пусть она вас больше не тревожит

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

Я вас любил так искренно, так нежно,

Баллада о чудном мгновеньи

Имя Анны Керн неразрывно связано с Пушкиным как имя женщины, вдохновившей его на бессмертные стихи Я помню чудное мгновенье. . которое все уже знают наизусть. Керн интересна нам также и тем, что оставила откровенные воспоминания о Пушкине и сохранила письма, адресованные им ей (обычно близкие поэту женщины уничтожали эту корреспонденцию).

Это миниатюра А. Керн 1820-х годов. Вот как об этом портрете отозвался И. С. Тургенев :

Она показала полувыцветшую пастель, изобразившую её в 28 лет: белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгяде и улыбке. немного смахивающая на русскую горничную в роде Варюши. На месте Пушкина я бы не писал ей стихов .

О вкусах не спорят. Возможно, Пушкин тоже не писал бы стихов Полине Виардо.

Куда Анна и приехала два года спустя. И где приключилось то самое хрестоматийное чудное мгновенье и мимолетное виденье . Первая встреча их с Пушкиным произошла в доме Олениных в январе 1819 года (ей тогда было 26 лет). В Евгении Онегине поэт опишет эту минуту:

Сегодня был я ей представлен.

Глядел на мужа с полчаса.

Он важен, красит волоса

и чином от ума избавлен.

(Керн была 16-летней девушкой отдана за 52-летнего генерала — грубого солдафона, настоящего Скалозуба, которого всю жизнь ненавидела).

Чувство к чужой жене вспыхнуло сразу.

Но Анна тогда не удостоила вниманием поэта, ему не удалось произвести на неё впечатления. После этого целых шесть лет Пушкин и Керн не виделись.

Приезд Анны Петровны в псковскую глушь, где поэт находился в ссылке, явился для Пушкина полной неожиданностью. Страсть вспыхнула в нём с новой силой.

Прасковья Вульф, поняв, что Пушкин влюблён не на шутку — наутро увезла свою племянницу А.Керн от греха подальше в Ригу — к мужу. Но было уже поздно.

Перед отъездом Пушкин вручает Анне свой лирический шедевр Я помню чудное мгновенье. . Листок бумаги со стихом был вложен в подаренный ей экземпляр главы Евгения Онегина .

Ох, как же заметался не добившийся своего и брошенный любимой поэт! Как он озлобился ( проклятое посещение, проклятый отъезд ), как затосковал ( каждую ночь прогуливаюсь у себя по саду я повторяю себе: она была здесь камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе ).

Исправно продолжал наведываться в опустевшее Тригорское, о чем писал в Ригу хозяйке. Писал нарочито церемонно, об Анне Петровне – ни слова.

А затем вдруг стал засыпать письмами Анну Николаевну, в которых была пронзительная тоска по Анне Петровне:

Мысль, что я для нее ничто, что, пробудив и заняв мое воображение, я только потешил ее любопытство, что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее более рассеянной среди ее триумфов, ни более мрачной в дни печали что ее прекрасные глаза остановятся на каком-нибудь рижском фате с тем же выражением, мучительным и сладострастным – нет, эта мысль для меня нестерпима скажите ей, что я от этого умру нет, не говорите ей этого: она будет смеяться над этим, восхитительное создание!

Затем не удержался и написал самой Анне. Ответ получил не сразу. Вновь написал, потом еще, и при этом нарочно перепутал конверты: весьма откровенное письмо, предназначенное Керн, вложил в конверт, адресованный Прасковье Александровне – в отместку за скоропалительный отъезд из Тригорского. Был страшный скандал, закончившийся разрывом между теткой и племянницей. А Пушкин все писал и писал в Ригу, умоляя Анну Петровну приехать к нему в Михайловское.

Пушкин в конце концов добился расположения Керн, но слишком поздно, когда туман и угар страсти рассеялся и на её месте осталась одна прозаическая похоть. С раздражением к своему былому чувству Пушкин в письме Соболевскому отзывается о гении чистой красоты в циничной форме, похабно сообщая о своей победе, а в письме к Алексею Вульфу называет Керн вавилонской блудницей . Этими неэтичными поступками он поставил в весьма затруднительное положение биографов, не знающих, как оправдать и обелить в данном случае неделикатного гения.

Но судьба подарила им ещё одну встречу — уже после смерти. И снова свела их. Об этом рассказал в своём замечательном стихотворении Павел Антокольский :

БАЛЛАДА О ЧУДНОМ МГНОВЕНИИ

. Она скончалась в бедности. По странной случайности гроб ее

Так в последний раз они повстречались,

Ничего не помня, ни о чем не печалясь.

Так метель крылом своим безрассудным

Осенила их во мгновении чудном.

Так метель обвенчала нежно и грозно

Смертный прах старухи с бессмертной бронзой,

Двух любовников страстных, отпылавших розно,

Что простились рано, а встретились поздно.

1954

аллея Анны Керн

Источники: http://old.rsl.ru/table.jsp%3Ff%3D1003%26t%3D3%26v0%3D%25D0%2593%25D0%25B0%25D0%25BB%25D1%2583%25D1%2588%25D0%25BA%25D0%25BE%26f%3D1009%26t%3D1%26v1%3D%26f%3D4%26t%3D2%26v2%3D%26f%3D21%26t%3D3%26v3%3D%26f%3D1016%26t%3D3%26v4%3D%26f%3D1016%26t%3D3%26v5%3D%26cc%3Da1%26i%3D61%26s%3D2%26ss%3D-31%26ce%3D4, http://www.jewish.ru/culture/press/2008/02/news994258780.php, http://thefireofthewar.ru/lirika/, http://www.liveinternet.ru/users/4514961/post261138326/